Ближе к обеду из Малокурильской бухты вышел тот же катер с тем же плашкоутом под бортом. Отпускной и командировочный люд, обставленный сумками, чемоданами и рюкзаками, безмолвно стоял на палубе плашкоута, с тревогой глядя на пассажирского помощника в форме, стоящего на верхней площадке трапа. Мы – это единственная ниточка, соединяющая Шикотан с материком. Попасть на судно или не попасть означало состоявшийся или нет отпуск, поступление в институт, каникулы на южном море, овощи и фрукты, которых не видели весь год. В глазах пассажиров немой вопрос – сколько человек возьмут? На плашкоуте было не менее сотни человек, а посадить мы могли только девяносто пять, потому что в Южно — Курильске, что на острове Кунашир, мы обязаны были взять не менее тридцать человек. Я впервые видел такую посадку. Вернее, видел уже такое, но только в кино, в фильме «Бег», когда в Крыму шла посадка на пароходы людей, бегущих от красной армии. Напрямую я не участвовал в посадке и поэтому смотрел на все сверху, с крыла на мосту.
Несколько матросов спрыгнули с трапа на плашкоут, оттянули его и поставили на палубу плашкоута. Вниз спустились еще человек пять и организовали заслон. Пассажирский помощник тоже спустился и объявил, что первыми идут женщины и дети. Сначала все было хорошо. Матросы помогали заносить и детей, и чемоданы. По мере уменьшения количества людей на плашкоуте, страсти стали накаляться. Мужчины начали пробиваться ближе к трапу. Сначала это было пристойно, но вскоре в ход пошли локти и даже кулаки. В конце концов, на плашкоуте завязалась драка. Человек десять бились за право вступить на трап. Разнимать их было некому. Диспетчер, сидящий в зеленой будке на плашкоуте, лениво наблюдал за дерущимися, явно не симпатизируя никому.
— Вира трап, — раздалась команда старпома.
Лебедка загудела и матросы, быстро оттянув трап, запрыгнули на него. Драка не утихала. Дерущиеся
видимо уже забыли с чего начали, и с чувством награждали друг друга тумаками. Катер чихнул, застучал и стал оттягивать плашкоут. Выбрав якорь, пошли на запад, в Южно-Курильск. Переход небольшой. Часа через три после отхода, уже на моей вахте капитан поднялся на мостик и долго колдовал над картой.
— Алексей Иванович, я там точку нарисовал. За час до нее выведете машину из режима и позвоните мне, — сказал капитан, выглянув из штурманской и вышел.
— Понял, — ответил я.
Все это было странно. Однако дело наше такое — выполнять приказ и как было сказано, за час до подхода к назначенной точке позвонил капитану.
— Та-ак, машине – идем в маневренном режиме. Боцману – приготовить штормтрап с левого борта.
— Судно справа пятнадцать, — докладывает с крыла вахтенный матрос, и я включил радар.
До судна восемь миль, быстро сближаемся, и пеленг на него не меняется — идет на нас.
— Курс на судно, — командует капитан, — боцману приготовиться принять судно по левому борту.
— Объявить по трансляции?
— Нет, по телефону.
Минут через двадцать дали стоп, легли в дрейф. К нам подходил странный рыболовный траулер. Все на нем было нормально, но что-то все-таки не то… Вскоре понял — от него не несло полутухлой рыбой, за его кормой не вились чайки. Антенн больше, чем обычно, да и сами рыбаки тоже были какие-то не настоящие. Вместо пропитанных рыбой и выцветших от стирок в морской воде роб с огромными болотниками на ногах, на них были приличные комбинезоны и ботинки. Да и лица рыбаков были какие-то бледные, а не черные, воспаленные от постоянной работы на палубе. Странный рыбак под названием «Лера Серик», лихо развернувшись, плавно подошел к нашему борту, скрипнув резиновыми шинами, развешенными по
его борту. По штормтрапу поднялся спортивного вида мужчина в джинсовом костюме. Моряки на кончиках подняли две большие сумки. Рыбак тут же отошел, дал ход и резво побежал куда-то.
— Что, шпиона брали? — поинтересовался старпом, принимая у меня вахту.
— Почему шпиона? — удивился я.
— А кого же еще, если не шпиона, коли «Лерочка» была, — сказал Чиф, — они с Сахалина идут с нами серенькими мышками с портфельчиками, пересаживаются на «Леру», а через недельку-другую возвращаются все в
джинсе, кроссовках адидасовских, да с баулами солидными. Вот и смекай, где они бывают!
— Тогда понятно, а то в голове у меня как-то концы с концами не срастались, — засмеялся я.
— И пусть не срастаются… от греха подальше. Наше дело простое – вези куда сказали и все.
В Южно-Курильске до утра стояли на якоре. Утром подошел танковоз. Кроме двух чумазых с ног до головы матросов, на нем был старшина – стоящий за штурвалом прапорщик с необъятным пузом, обтянутым тельняшкой невероятного размера. Внизу, на палубе танковоза стояла группа из пяти дембелей с обклеенными картинками чемоданами, и трех женщин лет по тридцать — тридцать пять. Быстро взяв их на борт, высадили группу новобранцев в мешковатом еще обмундировании, со скатками шинелей, валенками и большими вещмешками. Закончив, выбрали якорь и пошли в сторону Курильска, к острову Итуруп. Через пару часов в штурманскую рубку заглянул радист.
— Мастер на мосту?
Нет, а что? – спросил автоматически и тут же понял, что сказал глупость, но радист уже скрылся.
Минут через десять капитан поднялся на мостик и какое-то время что-то делал на карте.
— Алексей Иванович, ложитесь на курс пятьдесят. Идем в Касатку.
— Есть. Ложимся на пятьдесят, — ответил я и стал медленно поворачивать маховичок, выводя авторулевой на нужный курс.
Посмотрел на карту, лежащую на столе. Курс проложен на совсем небольшой, практически круглый залив с узким входом с океанской стороны Итурупа. И что нам делать в этом заливе? Там же и поселка, скорее
всего, никакого нет. Подсчитал – подойдем к Касатке где-то после полуночи. Наверное, будем до утра ждать.
— Ну вот, Иваныч, в историческое место через пару часов придем! – сообщил третий, когда я вышел на ночную вахту.
— И чем же это оно так знаменито?
— Ты помнишь, как в 1960 году четыре солдата на танковозе сорок девять дней в океане дрейфовали?
— Ну да, Поплавский, Зиганшин, Федотов и Крючков. Еще фильм о них сняли. Они там гармошку, сапоги съели.
и что?
— Так их же отсюда и унесло, из Касатки! Сюда приходят сухогрузы со снабжением для вояк и здесь, в Касатке их танковозами разгружают.
— Вот как…
— Их штормом прихватило и в океан унесло. Здешние говорят, что ребята поддали хорошо и проспали начало шторма. Пару таких же танковозов тогда на берег выкинуло, а их вынесло из залива. Проснулись в океане — рация не работает и топлива на самом донышке. Даже аварийного запаса продуктов на борту не было. Говорят, такое здесь и до этого случалось. Для вида поискали немного, а потом – письма родным и все на этом
заканчивалось. Этим повезло – американский авианосец их нашел. С вертолета их летчики случайно совсем увидели. Спасли. А вообще, героические ребята!
— Так вроде бы узкий вход в залив и не должна бы волна такая заходить…
— Сам увидишь. Там, в Касатке на берегу танковозы, плашкоуты валяются. Их шторма да цунами выбрасывают регулярно! Здесь цунами серьезные, метров до двадцати высотой бывают.
На якорь встали почти в три часа утра. Берег был темный, только несколько огоньков светились там, где должен быть небольшой военный поселок Буревестник. Ни маяков, ни створных огней, указывающих вход. Зашли и встали по радару. Глубины в заливе хорошие. Проснулся утром от гудения траповой лебедки. Выглянул в иллюминатор. К нам подходила самоходная баржа-танковоз. На его палубе стояли трое. Два
сержанта с автоматами и вещмешками на плече, а между ними – солдат с вещмешком, но без ремня и в наручниках. Когда танковоз ошвартовался, один из солдат открыл наручник на руке арестованного и пристегнул его к себе. Как только эти трое поднялись на борт, танковоз отошел, и мы снялись с якоря. Спать уже не хотелось. Вышел на палубу. На берегу была какая-то сюрреалистическая картина. Дорога вдоль низкого пляжа и дальше – густо поросший полутораметровым бамбуком холмистый берег.
Небольшой поселок из десятка приземистых бараков. За дорогой и поселком лежали ржавые баржи, танковозы, какие-то мятые стальные емкости. Создавалось такое впечатление, что они были переброшены через дома. Конечно же, я понимал, что дома были смыты той огромной волной, что закинула на берег баржи, а дома построили уже позже. На рейде Курильска не было ничего особенного. Тот же остров, только со стороны Охотского моря. Бухты не было, открытое место. Те же танковозы, такой же плашкоут и такие же пассажиры, наполовину военные, наполовину гражданские, с тревожно — вопросительными взглядами. Взяв
пассажиров, не снимались. Оказалось, что нужно еще ждать кого-то.
Заядлый рыболов, стармех уговорил капитана перейти на другое место — на подводную баночку с глубинами около пятнадцати метров. Тотчас же на корме образовалась команда из пяти – шести человек по ловле окуня-
терпуга. Часа за два несколько двадцатилитровых кастрюль были заполнены бьющейся рыбой. После обеда с берега подбежал катерок, и с него поднялась группа офицеров во главе с генералом. Через пятнадцать минут начали сниматься. Теперь – Сахалин, порт Корсаков. Море было спокойное, тихое и совсем не пустынное. То там, то там из воды высовывалась то совершенно собачья голова сивуча, то нерпы с огромными темными глазами, а то и плавник крупной касатки. Время от времени почти на метр из воды выпрыгивали большие рыбины. Это лосось, его уже очень много вокруг. Вот-вот на островах должна была начаться лососевая путина.
Корсаков находится в глубине большого залива Анива, который образовали два острых мыса – Крильон и Анива, самые южные точки острова. Дальше, на юг – пролив Лаперуза и Япония, остров Хоккайдо. Берег залива гладкий, без бухт, и чтобы создать здесь порт, требовалось построить систему волноломов, ковшей и пирсов. Все это и было создано японцами за короткое время их властвования на Южном Сахалине. Так уж
получилось, что все серьезные гидротехнические сооружения в портах, все капитальные дома в городе, железные дороги на острове, теплоэлектростанция – все это было создано ими, а то, что было создано
после – временное и разваливающееся на глазах. Обидно, но это – факт. В Корсакове высадка прошла быстро, и через полчаса судно затихло. Только труженицы — номерные носились по коридорам с тележками на колесах,
наполненными постельным бельем, гудели пылесосы, но и эта суета через пару часов затихла. Теперь экипаж мог отдохнуть. Посадка начнется только завтра, в одиннадцать.
— Иваныч, идем пиво пить? Чиф сказал, что до утра сам на вахте будет, — заглянул в каюту третий.
— А почему бы и нет, — ответил я, — а здесь что, хорошее пиво?
— В Корсакове, Иваныч, две вещи замечательные – разливное пиво в павильоне на рынке и корейские «гадости» на том же рынке, — ответил третий.
— Ладно, минут через пятнадцать буду готов.
Долго идем по дороге, мимо всевозможных бараков. Входим в сам город. Двухэтажные дома, чистенькие улицы. Поражает то, что на улицах очень много рябины. В одних городах липы, в других – тополя, а в Корсакове – рябины. Она здесь везде — во дворах, вдоль тротуаров, в скверах. Красиво! В конце концов добираемся до заветного пивбара. Вообще-то, это никакой и не пивбар, а обыкновенная плоская «стекляшка», каких множество разбросано по нашим городам в виде магазинов, прилепленных к многоэтажкам или стоящих отдельно.
Полное отсутствие каких бы то ни было следов художественного оформления. Просто зал с круглыми
высокими столиками и у одной из стен – небольшой прилавок, за которым орудовала дородная, громкоголосая тетка, с ловкостью фокусника наливающая из выходящего прямо из прилавка высокого крана пенный
напиток в кружки, банки и графины. Деньги не считала. Просто спрашивала, сколько там и тут же набирала нужную сумму на сдачу в большой железной чашке, в которую и кидала все деньги,. Когда выдавался
момент, она собирала крупные купюры и складывала их в коробку от обуви, которую доставала откуда-то снизу, из- под прилавка. Закуска – особая статья. По своим деньгам можно было выбрать и ржавую селедку, нарубленную крупными кусками, и копченую, сочащуюся жиром темно-красную нерку или кету. Многие были со своей закуской – вяленой корюшкой-зубаткой величиной с добрую селедку или уйком. Уёк – это местное название мойвы, которой на Сахалине просто тьма. Удобства, столь необходимые при таком деле, как питье пива, находились «а вон там, за углом», а если объективно, то их не было вовсе, поскольку то, что было,
давно уже сгнило и скособочилось. Вряд ли кто осмелился бы зайти в него. Ну, да на Руси этим не удивить никого…
И действительно, пиво оказалось на удивление вкусным! Темное, насыщенное, оно было свежайшим и терпким. Мы долго, кружку за кружкой смаковали его, получая истинное удовольствие! Почувствовав,
что вот-вот начнем булькать, решили спуститься на рынок, который был рядом, метрах в трехстах, в долинке. Тяжело спускаясь по деревянным ступеням, обратил внимание на то, что ряды прилавков с навесами над
ними как бы разделены пополам. За одними были корейцы, а за другими – русские.
— Они никогда не смешиваются, — словно отвечая на мой вопрос, заметил третий, — да и вообще, отношения населения с корейцами здесь довольно сложные. На Сахалине насчет этого и шутка есть: «Все, что создано
народом, принадлежит корейцам и прапорщикам». Говорят, это очень недалеко от истины. И браков смешанных тоже не бывает. Кстати, ты знаешь, что у большинства корейцев на Сахалине зеленые паспорта?
— А что это за паспорта? – удивился я.
— А это и не паспорта вовсе, это вид на жительство. У них нет нашего гражданства, и они не имеют права уехать с Сахалина, да и здесь очень ограничены в передвижениях. Это те корейцы, которых японцы привезли
сюда во время войны. Говорят, их скоро начнут репатриировать — вывозить обратно, в Корею. Часть уже увезли лет десять назад, а сейчас и этих увезут. Это совсем не те обрусевшие корейцы, что в Приморье или
Казахстане живут. Эти и русского-то почти не знают, да и готовят все совсем иначе. Ну, да сам увидишь.
Вообще-то, я никогда раньше не обращал внимания на эти корейские вкусности на рынках, даже не пробовал никогда… Третий удивился и сказал, что возьмет надо мной шефство. По его подсказке купил тоненько
нарезанные морскую капусту и редьку — дайкон, а еще — пророщенную сою. Все это вкусно пахло чесноком, перцем и еще чем-то необычным, острым и оказалось настолько вкусным, что с того раза всегда, при заходе в
Корсаков, набирал этих вкусностей, стараясь покупать у одних и тех же, потому что понял, что у разных продавцов вкус этих деликатесов хоть чуточку, но отличался.
Вечером мы с третьим взяли на камбузе булку хлеба, а повара сварили нам вареной картошки. С удовольствием посидели у меня в каюте. Благо, ни мне, ни ему не надо было на вахту. Поговорили «за жизнь», расслабились. В ту ночь спал как убитый и проснулся в семь утра в самом распрекрасном расположении духа.
К началу посадки на причале скопилось около двух сотен человек. С раннего утра пограничники установили у трапа свой пост. Посадка прошла довольно быстро. Пограничники и пассажирский помощник быстро проверяли документы, и дальше, в зависимости от билета, пассажирами занимались номерные.
Согласно расписанию, до отхода оставалось еще полчаса, а кроме того, не прибыла еще группа военных, на которых был забронирован люкс и несколько кают в первом классе. Подъехали они на четырех УАЗах, лихо
затормозив у самого трапа и изрядно встревожив этим пограничников. Из машин повыскакивали офицеры от капитана до полковника и бросились к одной из машин. Открыв дверь и подав руку, старший из них помог вылезти из машины довольно молодому генералу. Остальные стояли рядом в позе, говорящей о явной готовности по первому сигналу выполнить любое его распоряжение.
— Комиссия какая-то очередная на острова едет, — сказал третий, стоящий рядом со мной на крыле, — генерал не местный, откуда — то приехал. Вон, как вьются вокруг него, знать важный!
— Откуда знаешь, что не местный? – спросил я.
— Местные с нами все ходили в прошлом году, я их в лицо знаю, да и не носятся с ними так. Два-три офицера с ними идут обычно, а тут – целая команда.
На моей вахте, когда мы уже шли по спокойной воде залива, на мостик поднялся чиф.
— Иваныч, у меня к тебе просьба. Своди сегодня генерала в сауну, а? Я бы сам, но что-то голова болит.
— Хорошо, свожу. А во сколько?
— А часиков в шесть. Я уточню. Команду включить сауну уже дал.
Сауна – это отдельный разговор. Сегодня почти на всех больших судах, тем более пассажирских, сауна существует с постройки. В те времена сауны с постройки были только на ледоколах. На некоторых судах экипажи в ремонте сами делали сауны. Именно такая была на нашем судне. В самой корме, у выхода на швартовую палубу, существовал так называемый санпропускник на случай военного времени. Представлял он из себя два помещения, между которыми – большая душевая. Предполагалось, что в одном помещении человек раздевается, идет в душевую, моется и в следующем помещении одевается в чистую одежду. Более подходящее для сауны помещение трудно было бы придумать!
Итак, в первом помещении сделали раздевалку, поставили стол и скамьи из великолепно отшлифованного светлого дерева. Переборки также обшили деревом. В душевой все оставили как было, лишь несколько облагородив ее, а в парилку сделали небольшую деревянную дверцу вместо тяжелой стальной. Само помещение также обшили деревом, построили полку согласно всем канонам строительства такого рода мест.
Посреди парилки поставили электропечь, собранную из четырех больших квадратных элементов камбузной печи, по пять киловатт каждый. В этот колодец из элементов положили валуны из черного вулканического камня, которые раскалялись почти докрасна. Сауна получилась просто замечательная. За какие-то пару часов она нагревалась до температуры сто пятнадцать градусов. Посидеть в парилке при такой температуре получалось не больше пяти-семи минут. Два-три таких захода с отдыхом минут по десять, и человек разогревался настолько, что уже просто стонал – тело горело и зудело каким-то внутренним, подкожным зудом. Нестерпимо хотелось исхлестаться веником!
Веники к сауне были самые наилучшие! Заготавливали их сами на Курилах. Молодые березки и дубки там — в изобилии! У боцмана в кладовой всегда было не меньше пары сотен великолепных веничков! Веники
замачивались в деревянной кадушке в душевой. Эту воду можно было и на каменку плеснуть, но не более полстакана, иначе можно было и обжечься – температура в парилке была очень большая. Как только не изощрялись в том, чем плеснуть на камни — и разбавленные водой квас, пиво или несколько капель настойки эвкалипта. Все было замечательно!
А уж чай в промежутках между «заходами» в парилку – это особый разговор. Какие только варенья ни приносили сюда, но главным «блюдом» к чаю была курильская «клоповка», как местными называлась чудесная ягода красника, которая помимо того, что очень вкусная, не повышает и не понижает, а нормализует давление. Если «клоповку» засыпать сахаром, она даст много сока. Слить сок и снова засыпать – она даст еще сок и так до пяти раз.
— Ну что, готов? – в шесть часов по телефону спросил чиф.
— Готов.
— Тогда иди в люкс, генерал уже ждет тебя. Простыни и полотенца уже в сауне. Да, чуть не забыл, ты не очень- то принимай близко к сердцу то, что увидишь…
— А что я…
— Все! Иди, Иваныч. Сам все увидишь, — прервал меня старпом и положил трубку.
Взяв банку сока «клоповки» и пачку чая, пошел в люкс. К моему удивлению, там было человек десять старших офицеров в форме. Сам генерал был в спортивном трико. Я представился, и генерал подал руку, также представившись. Хотел было пожать руки остальным, но они как-то испуганно отшатнулись от меня, давая понять, что это, как сегодня говорят, «не по понятиям» — я вроде бы как вообще не должен обращать внимание
на их присутствие.
Сильно удивился, но, как оказалось, это было только начало. В сауну шли целой командой. Трое впереди, затем мы и четыре человека за нами. В предбаннике я включил самовар и стал раздеваться, наблюдая забавную картину. Четверо офицеров с выражением чуть ли не благоговения, раздевали генерала. Генерал куражился…
— Товарищ генерал, маечку снимем!
— А теперь плавки.
— И что, я вам тут яйца свои должен демонстрировать, да? – деланно возмущался генерал, а офицеры дружно и громко гоготали над генеральской шуткой.
Смущенный донельзя этой картиной, я пошел в душевую. Помывшись, нырнул в парную. Там был такой жар, что вдохнуть удается не сразу. Воздух горяч настолько, что нужно привыкать дышать им. Бросив простыню на
полок, сажусь. Градусник на переборке показывает 110. Открывается дверка и входит генерал. Громко кряхтя, садится рядом. Я переворачиваю песочные часы. Они рассчитаны на 10 минут. Уже через пять минут пот градом льет с обоих. Последние две минуты высиживаем с трудом, и как только струйка песка исчезает, первым пулей вылетает генерал.
— Товарищ генерал, с легким паром, простыночку пожалте, чтобы не застудиться… — раздается хор голосов, — а может стопочку?
— Ну что, Алексей Иванович, по стопке? – спрашивает генерал.
— Вообще-то, лучше было бы попариться как следует, под чаек с «клоповкой», а потом пойти и посидеть от души! – отвечаю я.
— Слыхали, что мудрый человек говорит? – сурово обращается он к стоящим навытяжку офицерам, — Всё бы стопочку им подавали, балбесы…
Я потянулся было за чашкой, но офицеры, подлетев, стали наливать в принесенные ими стаканы с тяжелыми подстаканниками заварку, воду, сок. На блюдцах перед нами тут же оказались сушки и конфеты. Осталось только выпить чай за нас, и будет полный сервис! – не удержавшись, пошутил я.
— А ну, пошли все отсюда, — мгновенно отреагировал генерал тихим голосом, глядя в свой стакан.
— Что сделать? – переспросил один из них, наклонившись к генералу?
— Пойти на …! – громко и четко ответил тот.
— Есть, — ответил офицер, и все они вышли из предбанника, беззвучно закрыв за собой дверь.
Воцарилась тишина. Я пил чай и тихо ненавидел этого молодого, лет тридцати пяти – сорока, человека. Он это знал.
— Ты понимаешь, Иваныч, ради карьеры и ради того, что я им напишу, они готовы на все. Прикажу без штанов по судну бегать — будут… Я и их, и себя не люблю за это, но это такая игра. Не я правила этой игры придумал. Они мне не нравятся точно так же, как и тебе, но я должен играть в эту игру. Пока я веду себя так, как они этого ждут, они за меня горы своротят, а перестану играть в их игру, они меня бояться будут, а потому немедленно
подставят и сожрут с потрохами. Это они умеют делать виртуозно! Ты не говори ничего, я тебя понимаю. Давай, просто попаримся.
Раза три, прерываясь на чай с «клоповкой», мы заходили в парилку, честно выдерживали по десять минут, и дошли до такой степени, что ни о чем, кроме веников не могли уже и думать!
— Ложись, Иваныч, покажу тебе, как генералы умеют с веничком управляться!
И действительно, он умел работать веником! Плеснув на камни чуток воды, в которой парились веники, он взял два дубовых веника в руки. Я лег на полок. Спина горела так, что сил не было ждать. Медленно, гладящими,
немного волновыми движениями он стал дразнить вениками мою спину. Вскоре я уже извивался, изнемогая от горячего блаженства. Движения постепенно менялись, и он стал маленькими, короткими шлепками
похлопывать вениками. Большие мокрые листья шлепали по коже, вгоняя в тело жар. Постепенно убыстряя и усиливая удары, он методично, как машина обрабатывал спину, ноги.
— Как? — не пеставая бить веником, спролсил он.
— Мало!
— Добавим! — сказал он и снова плеснул на камни. Жаркая волна окатила меня. Теперь он большим замахом гнал жар на меня и слегка шлепал веником. Это было фантастически здорово, но мало!
— Еще?
— Да!
Опять вода на камни, и я уже стонал от удовольствия, нев силах даже думать от жара и удовольствия.
— Ну что, созрел для березового?
— Да! Только посильнее!
— Как прикажешь! Посильнее, так посильнее!
Березовый веник дал совершенно другие ощущения. Это и сладкая боль, и утоление зуда одновременно. Он хлестал меня все сильнее и сильнее. В конце концов, я понял, что мне уже нечем дышать и взмолился.
— Все, не могу больше!
— Понял. И я что-то приустал.
Мы выскочили в предбанник. Пить чай сил не было. Как рыбы на песке, пытались восстановить дыхание. Чуть отдышавшись, я встал и снял трубку с телефонного аппарата, висевшего на переборке. Ответил вахтенный
моторист.
— Второй. Через десять минут дайте воду в пожарную магистраль на корме, как договорились.
— И что это будет? — спросил генерал.
— Сюрприз, — ответил я.
— Понял. Тогда идем, должок отдавать будешь!
Десять минут я добросовестно пытался повторить то, что недавно проделали со мной. Судя по его реакции, что-то у меня все же получалось, и когда песок в часах закончился, мы оба были совершенно без сил.
— А теперь – бегом на палубу, — скомандовал я.
На кормовой швартовой палубе к пожарному крану был присоединен аппарат для производства высокократной пены, представляющий собой большой жестяной раструб с несколькими слоями мелкой сетки внутри. Если к воде добавлять специальный реагент, то аппарат выдавал очень плотную густую пену, которой тушат нефтепродукты. В нашем случае пены не было, зато был широкий, в человеческий рост сноп тугих струй холодной забортной воды. Никакой бассейн не даст такого эффекта – многочисленные тугие ледяные струи с силой впивались в возбужденно — воспаленное тело, доставляя не меньшее удовольствие, чем веник! Постепенно жар тел спадал. Выключив воду, снова кинулись в парную и снова взялись за веники. После второго раза под струями, сил на третий поход в парилку уже не осталось… Выпив по стакану чая, пошли в душ.
— Как у вас, все готово? — спросил генерал по телефону. Получив ответ, остался довольным.
— Всё, Иваныч, идем ко мне. Там уже стол накрыт.
— Спасибо, но я буду вынужден отказаться – мне в полночь на вахту. А сейчас сколько?
— Половина одиннадцатого. Ого, это мы что, больше четырех часов были здесь?
— Ничего удивительного. Мы и побольше, бывает, паримся.
— Значит, так. — сказал генерал тоном, не допускающим возражений, — пить не можешь – поешь перед вахтой.
Офицеры ждали в люксе. Стол был очень неплохо накрыт. Кроме того, что было приготовлено на нашем камбузе, на столе была рыба в разных видах, икра в большой чашке с воткнутой в нее столовой ложкой, грибы.
— Неплохо, неплохо, — одобрительно прогудел генерал, и офицеры сменили напряженные маски на счастливые улыбки.
Наливали сразу по полстакана, и вскоре за столом уже царило приятное оживление и даже веселье.
— Ладно, Иваныч, не можешь ты сейчас пить – я понимаю и уважаю. Служба – она и есть служба. Скажи ты мне, чем я могу тебе быть полезным, чтобы в долгу не оставаться?
— Да ничего не нужно, я же сам не меньшее удовольствие получил.
— Хорошо. Зайдем с другого фланга. Что ты любишь из того, что можно здесь, на Курилах устроить? Может, охоту? На медведя хочешь? Запросто организуем! Правильно я говорю, мужики? – обратился к офицерам и они загалдели, подтверждая его слова.
— Нет, я не охотник, — замотал я головой, — еще рыбалка куда ни…
— Все, замётано, — прервал меня генерал, — рыбалка за мной! Мужики, кто организует?
— Я, — вызвался полковник, сидевший в другом торце стола, напротив генерала.
— Значит, так. Стоянка в Южно – Курильске сутки, я узнавал. Ты, Петр Степаныч, все организуешь.
— Есть! — ответил полковник.
Наевшись до отвала, я извинился и встал, прощаясь со всеми.
— Иваныч, спасибо тебе! — сказал генерал, протянув мне руку, — Капитану я сам скажу о рыбалке. Может, он тоже захочет пойти. Давай, правь свою службу, а мы тут посидим еще чуток по-нашему, по-свойски.
Время летело быстро. Через пару дней, часов в девятнадцать отдали якорь в Южно-Курильске. Высадили пассажиров. В десять вечера к борту подошел танковоз, и мичман передал пакет для капитана. Минут через пятнадцать раздался звонок.
Иваныч, зайди к мастеру, — сказал третий.
— Алексей Иванович, — улыбаясь, сказал капитан, — генерал приглашает завтра утром на рыбалку. Насчет вас отдельно просит. Как вы насчет того, чтобы отдохнуть на берегу?
— С удовольствием, Юрий Антонович.
— Вот и прекрасно. С вами поедет стармех. Он у нас самый заядлый рыбак, и грех было бы его не отправить с вами! Завтра в семь утра подойдет танковоз. По вахте согласуйте со старпомом.
— Все понял, спасибо!
— Желаю удачи и, как говорят в таких случаях, «ни хвоста, ни чешуи»!
В семь утра мы с дедом были у трапа. В руках он держал длинный чехол с удочками и сумку с какими-то снастями. У меня тоже была сумка, но с местным супер — дефицитом, тремя большими палками вареной колбасы. Было минут десять восьмого, когда к трапу подошел танковоз. На нем пришли человек десять солдат и лейтенант с артиллерийскими знаками на погонах. Мы спрыгнули с трапа, и танковоз дал ход, густо пыхнув едким солярным дымом.
Солдаты раскладывали на палубе сеть. Ветер был попутный, мы просто задыхались от невыносимо вонючего сизого дыма от дизеля. Примерно минут через сорок танковоз развернулся к берегу и вошел в небольшую бухточку, в глубине которой впадал довольно большой ручей метров под восемь — десять шириной. Рядом с ручьем сновали люди. Когда подошли поближе, я узнал все тех же офицеров и с ними — несколько новых. Солдаты ставили большую палатку с тентом над входом, несли из ГАЗ-66, стоящего неподалеку скамейки. Там же стояла пара УАЗиков. Мы медленно подошли к берегу и мягко ткнулись в него. Загудела лебедка и носовая аппарель опустилась на песок. Навстречу шел генерал.
— Привет, мужики! К рыбалке готовы?
— Всегда готовы, — не сговариваясь, одновременно ответили мы и рассмеялись.
— Ну, раз вы такие дружные, сейчас по чарке за это и примем, — сказал генерал и обернулся для того, чтобы взять с подноса стакан с водкой. Было очевидно, что он ни на мгновение не сомневался в том, что поднос этот
окажется у него за спиной в нужный момент. Полковник подал нам тоже по стакану и по бутерброду с толстенным куском соленой кеты.
— Итак, товарищи, за дружбу и до дна! — провозгласил генерал и залпом выпил почти полный стакан…
— Господи, — простонал дед, — придется пить. Давай, Иваныч. Вперед, за Родину!
С большим трудом выпив свою водку, я зажевал ее рыбой.
— Ну вот, я всегда знал, что моряки все умеют, и водку пить в том числе, — весело сказал генерал и пригласил нас туда, где уже почти накрыли стол.
Невдалеке готовили костер. Здоровенный солдат ловко, с придыханием рубил большие чурки. Вскоре вокруг него выросла довольно приличная куча дров.
— Та-ак, а теперь можно и закусить немножко, — сказал генерал.
— А рыбалка? – спросил стармех.
— Так она уже идет! Вон, гляньте, — генерал указал на море.
От берега, кормой вперед, отходил танковоз. С его опущенной до воды аппарели тянулся капроновый конец, который солдаты привязали к дереву. Следом в воду пошла сеть. Она оказалась очень длинной — метров пятьсот, не меньше. Вскоре сеть была выстелена и представляла собой большую дугу из маленьких поплавков на поверхности. На морском конце дуги встал на якорь танковоз, а на берегу солдаты перецепили конец за буксирный крюк ГАЗ-66, подошедшего к самой воде .
— Всё, — сказал генерал, — рыбалка началась, и это значит, что наступил самый удобный и правильный момент выпить за ее успех!
— А как же…Я же взял снасти, — слабо засопротивлялся было дед, — может, мы лучше потом…
— А как же! И потом тоже выпьем! А снасти… И за снасти ваши тоже выпьем! Однако сегодня у нас военная рыбалка, а у военных свои снасти!
— Подняли, что ли, мужики? За рыбалку!
Часа через полтора стармех уже спал в палатке. Я старательно моргал и щурил глаза, чтобы как-то свести в одну кучу разбредающиеся изображения солдат, тянущих сеть. Получалось плохо. Потом не помню, что было.
Очнулся от холода. Я был в плавках и мокрый. Попытался встать. Не получилось. Столь же безуспешно попытался еще раз. Земля была очень нестабильна в тот день. В висках стучало.
— О! Мужики! Точно, Иваныч стопку захотел принять! – услыхал я голос генерала и тут же ощутил подкрадывающуюся тошноту. Скорее всего, мне все же не очень хотелось принимать стопку.
— Давай Иваныч, прими чуток и полегчает! — уговаривал генерал, держа передо мной стакан и кусок колбасы.
Я глотнул и… властная сила рефлекса заставила меня вскочить и понесла в кусты, где и пробыл не менее пятнадцати минут. После этого действительно, немножко полегчало.
— Ну вот, я же говорил, что полегчает, — по-отечески ласково и как-то проникновенно сказал генерал, протягивая мне все тот же набор, — пока снова не накатило, прими стопку и совсем хорошо станет! Но купаться ты все же больше не ходи! Вода здесь слишком холодная, а ты раз пять уже ходил!
Уж и не знаю, как я сумел сделать несколько глотков, но минут через пять мучений и борьбы со своим отчаянно протестующим организмом, действительно стало хорошо! Я понимал, что это самообман, но делать нечего — так было чуточку полегче жить.
Когда проснулся, солдаты уже убирали палатку. Офицеры, совершенно одуревшие от водки, но все еще держащиеся на ногах, стояли вокруг стола и мрачно смотрели каждый в какую-то свою, индивидуальную точку,
качаясь на прямых ногах взад — вперед. Генерал спал, положив голову на стол. Солдаты рассаживали офицеров по машинам и одна за другой, они уехали. Танковоз был тут же. Мы пошли на него. На палубе лежал десяток больших, мокрых мешков.
— Это что, рыба? – спросил стармех.
— Ага, — сказал я, смеясь, — нарыбачили.
— Рыбалка… А я ведь и снасти даже не доставал.
— Так сказал же генерал – у военных свои снасти!
— Снасти, твою мать… Да пьяницы они все здесь! Зарекался же! Не впервые с вояками связался… Ладно, Иваныч, поедем раны зализывать, в душике откисать, да отлеживаться.
— Ну что, Иваныч, — сказал дед, когда мы поднялись по трапу, — до завтра? А вообще-то… Слу-ушай, а давай по стопке рванем, а? У меня и коньячок в каюте неплохой есть!
— Свежее предложение, своевременное. Только мы же не по-военному, да? По чутку, для поправки только, да?
— Ну, да! Ну, конечно! А вообще-то… Ты знаешь, как получится! Тебе же только в полночь на вахту. У нас уйма времени еще есть!